Дуэль, только дуэль

Сергей Полонский, за судьбой которого я внимательно слежу, поскольку его фигура вызывает во мне стойкое отторжение, живо отреагировал на статью в газете РБК daily, и как бы даже попытался было вызвать ее главреда на дуэль. Петр Кирьян пока ничего не ответил – ждем-с…

Знать моська ты сильна…
Сергей Юрьевич, подарил мне преинтересную идею: а не вызвать ли его самого на дуэль за оскорбление нанесенного моему нищебродскому сознанию фразой “Все, у кого нет миллиарда, могут идти в жопу!”? Еще можно вспомнить безответственный базар с обещанием скушать галстук. Со своей стороны: я достаточно гадостей про него написал. Т.е. формальные признаки налицо, текст выше можно считать офертой. Пусть пока здесь повесит, на следующей неделе, пошлю официальный вызов письмом. Правда есть проблема: ни он, ни я, дворянами не являемся…
Вызванный выбирает время, место и оружие. Сдается мне, что это будут кулаки – обидно, что не до смерти, но да ладно. Тут у меня шансов мало: все-таки из нас двоих в ВДВ служил Полонский (194 см. рост, занимается цигун и экстремальными видами спорта), за что ему искренние респект и уважуха. Пошел запишусь в секцию бокса, дабы достойно подготовиться…

Под катом два литературных открыта в тему: первый про дуэль, второй - про бокс...

Альбер поехал в редакцию. Бошан сидел в темном, пыльном кабинете, какими всегда были и будут редакционные помещения. Ему доложили о приходе Альбера де Морсер. Он заставил повторить это имя два раза; затем, все еще не веря, крикнул:
- Войдите! Альбер вошел. Бошан ахнул от удивления, увидев своего друга. Альбер шагал через кипы бумаги, неловко пробираясь между газетами всех размеров, которые усеивали крашеный пол кабинета.
- Сюда, сюда, дорогой, - сказал он, протягивая руку Альберу, - каким ветром вас занесло? Вы заблудились, как Мальчик-с-пальчик, или просто хотите со мной позавтракать? Поищите себе стул; вон там стоит один, рядом с геранью, она одна напоминает мне о том, что лист может быть не только газетным.
- Как раз из-за вашей газеты я и приехал, - сказал Альбер.
- Вы? А в чем дело?
- Я требую опровержения.
- Опровержения? По какому поводу? Да садитесь же!
- Благодарю вас, - сдержанно ответил Альбер с легким поклоном.
- Объясните?
- Я хочу, чтобы вы опровергли одно сообщение, которое затрагивает честь члена моей семьи.
- Да что вы! - сказал Бошан, донельзя изумленный. - Какое сообщение? Этого не может быть.
- Сообщение, которое вы получили из Янины.
- Из Янины?
- Да. Разве вы не понимаете, о чем я говорю?
- Честное слово... Батист, дайте вчерашнюю газету! - крикнул Бошан. - Не надо, у меня есть. Бошан прочел: - "Нам пишут из Янины" - и т.д. и т.д.
- Теперь вы понимаете, что дело серьезное, - сказал Морсер, когда Бошан дочитал заметку.
- А этот офицер ваш родственник? - спросил журналист.
- Да, - ответил, краснея, Альбер.
- Что же вы хотите, чтобы я для вас сделал? - кротко сказал Бошан.
- Я бы хотел, Бошан, чтобы вы поместили опровержение. Бошан посмотрел на Альбера внимательно и дружелюбно.
- Давайте поговорим, - сказал он, - ведь опровержение - это очень серьезная вещь. Садитесь, я еще раз прочту заметку. Альбер сел, и Бошан с большим вниманием, чем в первый раз, прочел строчки, вызвавшие гнев его друга.
- Вы сами видите, - сказал твердо, даже резко, Альбер, - в вашей газете оскорбили члена моей семьи, и я требую опровержения.
- Вы... требуете...
- Да, требую.
- Разрешите мне сказать вам, дорогой виконт, что вы плохой дипломат.
- Да я и не стремлюсь быть дипломатом, - возразил, вставая, Альбер. - Я требую опровержения этой заметки, и я его добьюсь. Вы мой друг, - продолжал Альбер сквозь зубы, видя, что Бошан надменно поднял голову, - и, надеюсь, вы достаточно меня знаете, чтобы понять мою настойчивость.
- Я ваш друг, Морсер. Но я могу забыть об этом, если вы будете и дальше разговаривать в таком тоне... Но не будем ссориться, пока это возможно... Вы взволнованы, раздражены... Скажите, кем вам доводится этот Фернан?
- Это мой отец, - сказал Альбер. - Фернан Мондего, граф де Морсер, старый воин, участник двадцати сражений, и его благородное имя хотят забросать грязью.
- Ваш отец? - сказал Бошан. - Это другое дело, я понимаю ваше возмущение, дорогой Альбер... Прочтем еще раз... И он снова перечитал заметку, на этот раз взвешивая каждое слово. - Но где же тут сказано, что этот Фернан - ваш отец? - спросил Бошан.
- Нигде, я знаю; но другие это увидят. Вот почему я и требую опровержения этой заметки. При слове требую Бошан поднял глаза на Альбера и, сразу же опустив их, на минуту задумался. - Вы дадите опровержение? - с возрастающим гневом, но все еще сдерживаясь, повторил Альбер.
- Да, - сказал Бошан.
- Ну, слава богу! - сказал Альбер.
- Но лишь после того, как удостоверюсь, что сообщение ложное.
- Как!
- Да, это дело стоит того, чтобы его расследовать, и я это сделаю.
- Но что же тут расследовать, сударь? - сказал Альбер, выходя из себя - Если вы не верите, что речь идет о моем отце, скажите прямо; если же вы думаете, что речь идет о нем, я требую удовлетворения. Бошан взглянул на Альбера с присущей ему улыбкой, которой он умел выражать любое чувство.
- Сударь, раз уж вам угодно пользоваться этим обращением, - возразил он, - если вы пришли требовать удовлетворения, то с этого следовало начать, а не говорить со мной о дружбе и о других пустяках, которые я терпеливо выслушиваю уже полчаса. Вам угодно, чтобы мы с вами стали на этот путь?
- Да, если вы не опровергнете эту гнусную клевету.
- Одну минуту! Попрошу вас без угроз, господин Фернан де Мондего виконт де Морсер, - я не терплю их ни от врагов, ни тем более от друзей. Итак, вы хотите, чтобы я опроверг заметку о полковнике Фернане, заметку, к которой я, даю вам слово, совершенно непричастен.
- Да, я этого требую! - сказал Альбер, теряя самообладание.
- Иначе дуэль? - продолжал Бошан все так же спокойно.
- Да! - заявил Альбер, повысив голос.
- Ну, так вот мой ответ, милостивый государь, - сказал Бошан, - эту заметку поместил не я, я ничего о ней не знал. Но вы привлекли к ней мое внимание, она меня заинтересовала. Поэтому она останется в неприкосновенности, пока не будет опровергнута или же подтверждена теми, кому ведать надлежит.
- Итак, милостивый государь, - сказал Альбер, вставая, - я буду иметь честь прислать вам моих секундантов; вы с ними условитесь о месте и выборе оружия.
- Превосходно, милостивый государь.
- И сегодня вечером, если вам угодно, или, самое позднее, завтра мы встретимся.
- Нет, нет! Я явлюсь на поединок, когда наступит для этого время, а по моему мнению (я имею право выражать свое мнение, потому что вы меня вызвали), время еще не настало. Я знаю, что вы отлично владеете шпагой, я владею ею сносно; я знаю, что вы из шести три раза попадаете в цель, я - приблизительно так же, я знаю, что дуэль между нами будет серьезным делом, потому что вы храбры, и я... не менее. Поэтому я не желаю убивать вас или быть убитым вами без достаточных оснований. Теперь я сам, в свою очередь, поставлю вопрос, и категорически. Настаиваете ли вы на этом опровержении так решительно, что готовы убить меня, если я его не помещу, несмотря на то, что я вам уже сказал, и повторяю и заверяю вас своей честью: я ничего об этой заметке не знал, и никому, кроме такого чудака, как вы, никогда и в голову не придет, что под именем Фернана может подразумеваться граф де Морсер?
- Я безусловно на этом настаиваю.
- Ну что ж, милостивый государь, я даю свое согласие на то, чтобы мы перерезали друг другу горло, но я требую три недели сроку. Через три недели я вам скажу либо "Это ложная заметка" и возьму ее обратно, либо: "Это правда", и мы вынем шпаги из ножен или пистолеты из ящика, по вашему выбору.
- Три недели! - воскликнул Альбер - Но ведь это - три вечности бесчестия для меня!
- Если бы мы оставались друзьями, я бы сказал вам: терпение, друг, вы стали моим врагом, и я говорю вам: а мне что за дело, милостивый государь?
- Хорошо, через три недели, - сказал Альбер - Но помните, через три недели уже не будет никаких отсрочек, никаких отговорок, которые могли бы вас избавить.
- Господин Альбер де Морсер, - сказал Бошан, в свою очередь вставая, - я не имею права выбросить вас в окно раньше, чем через три недели, а вы не имеете права заколоть меня раньше этого времени Сегодня у нас двадцать девятое августа, следовательно, до двадцать первого сентября А пока, поверьте - и это совет джентльмена, - лучше нам не кидаться друг на друга, как две цепные собаки. И Бошан, сдержанно поклонившись Альберу, повернулся к нему спиной и прошел в типографию.
(с) Александр Дюма Граф Монте-Кристо

Будучи человеком действия, назавтра Фима совершил два поступка: купил пачку папирос «Север», бывший «Норд», и пошел записываться в институтскую секцию бокса.
– Куришь? – спросил тренер, перемалывая звуки стальными зубами.
– Нет, – ответил Фима. – Случайность.
– Сколько лет?
– Двадцать два.
– Стар, – с неким издевательским сочувствием отказал тренер, хотя для прихода в бокс Фима и верно был безусловно стар.
– Хоть немного, – с интеллигентской нетвердостью попросил Фима.
– Мест все равно нет, – сказал тренер и брезгливо усмехнулся глазами в безбровых шрамоватых складках. – Но попробовать… Саша! поди сюда. Покажи новичку бокс. Понял? Только смотри, не очень, – сказал им вслед не то, что слышалось в голосе.
– Раздевайся, – сказал Саша и кинул Фиме перчатки.
Стыдясь мятых трусов и бело-голубой своей щуплости, Фима пролез за ним под канат на ринг, где вальсировал десяток институтских боксеров, и был избит с ошеломляющей скоростью, от заключительного удара в печень весь воздух из него вышел с тонким свистом.
– Вставай, вставай, – приказал спокойно тренер, – иди умойся.
– Удар совсем не держит, – якобы оправдываясь пояснил Саша.
– Иди работай дальше, – сказал ему тренер. И Фиме, растирающему до локтя кровь из носу: – Сам видишь, не твое. – Неприязненно: – Покалечат, потом отвечай за тебя.
Очки сидели на лице как-то странно, на улице он старался прятать в сторону лицо, дома в зеркало увидел, что его тонкий ястребиный носик налился сизой мякотью и прилег к щеке.
– На тренировке был, – пояснил он матери, и больше расспросов не возникало.
(с) Михаил Веллер Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице